Тихон (Захаров), иеромонах. Шуйское выступление 1922 года: несколько взглядов на событие

Доклад прочитан на круглом столе монашествующих Владимирской, Ивановской, Костромской, Ярославской митрополий, проходившем в г. Иваново, в Музейно-выставочном центре Ивановского государственного историко-краеведческого музея имени Д.Г. Бурылина

Выступлению в Шуе, случившемуся 15 марта 1922 года у Воскресенского собора, уделено достаточно место в современной историографии. Это событие кажется важным не только в контексте всей новейшей истории России, оно имеет значение в плане осмысления наших ценностных ориентиров в современном мире. Неоднократно поднимался вопрос о необходимости всестороннего освещения подвига новомучеников и исповедников Российских, представлении их как «героев» последнего времени. Обозначим несколько взглядов на события, связанных с проведением кампании по изъятию церковных ценностей в 1922 году — как в общем по России, так и в связи конкретно с шуйскими событиями.

Некоторые исследователи справедливо отмечали внешнюю схожесть периода начала ограблений православных храмов с эпохой иконоборчества в Византийской империи. Выступление против иконопочитания византийских императоров Льва Исавра, Константина Копронима было грубым вмешательством, «разбойничьим нападением»[1] государства в дела Церкви. Иконоборцы не только требовали удалить иконы из храмов, но с остервенением начали их массовое уничтожение. Так, первым актом иконоборчества в 730 году стало уничтожения скульптурной иконы Спаса над входом в императорский дворец, что вызвало крупное народное волнение.

В действиях же советских властей, которые в период Поволжского голода инициировали программу ограбления храмов, конечно, не было той идеологической установки в плане запрета почитания священных изображений, всё было гораздо грубее и в то же время масштабнее. Основным мотивом властей было лишение Церкви имущества и в конечном итоге — сокрушение ее как классового врага. Была подготовлена ситуация, которая спровоцировала столкновения между представителями власти и верующими. И со стороны защитников храмов действия властей понимались именно как попрание святых предметов — богослужебных сосудов, напрестольных крестов, иконных риз, окладов престолов. Отметим, что общим пафосом выступления в Шуе была защита главной святыни Воскресенского собора — Шуйской-Смоленской иконы Богоматери. Так, 15 марта на площади перед собором прозвучал возглас: «Все равно умирать — умрем за Божию Матерь!»[2] Представителей комиссии интересовал, конечно, драгоценный оклад Шуйской иконы, но в глазах верующих он был неотъемлемой частью святыни, и его изъятие приравнивалось к осквернению святого образа.

Автор написанной недавно службы шуйским новомучникам протоиерей Илья Шапиро приводит интересное сравнение византийского императора Льва Исавра с другим грозным Львом — Троцким, составившим тайную программу изъятия церковных ценностей. На основании материалов следствия нет оснований полагать, что инициаторы акций по ограблению храмов, в том числе и вождь партии, не вполне осознавали значение терминов «кощунство» и «святотатство». Так, можно привести фрагмент допроса святого Патриарха Тихона на процессе «54-х», на котором разбирались случаи сопротивления изъятию ценностей из московских храмов:

«Обвинитель. — Я прошу, чтобы свидетель объяснил, как понимать святотатство по канону?

Св. Патриарх Тихон. — По канонам это святотатство…

— Г-н Белавин, я Вас прошу отвечать на мои вопросы и желаю знать ответ без всяких уверток, что значит святотатство? Вы Патриарх, можете ответить.

— Забрать священные вещи.

— А слово «тать» — это что значит по-русски?

— Тать — это вор.

— Значит святотать — это вор по святым вещам?

— Да»[3].

Хотя сравнение кампании по изъятию церковных ценностей с движением иконоборчества немного условно, но в обоих случаях характерны, с одной стороны, массовость и озлобленность ополчившихся на святые предметы и, с другой — убежденность и ревность защитников святынь, готовых стоять до крови.

Другим вопросом, который касается уже внутрицерковного сознания, можно назвать тему особенного попущения Божия, тему покаяния. Можем здесь привести несколько библейских аналогий.

В 1-й книге Царств (глава 4) описывается одно из сражений еврейского народа против филистимлян, которое произошло при первосвященнике Или́и. Израильские старейшины самовольно, без вопрошения Господа принесли тогда в стан израильтян Ковчег Завета, что сильно одушевило всех евреев и устрашило филистимлян. Но сражение закончилось трагически: израильтяне потерпели полное поражение, пало тридцать тысяч пеших, «И ковчег Божий был взят, и два сына Или́евы, Офни́ и Финее́с, умерли» (1Цар. 4:11). Умер и первосвященник Или́й, когда получил весть о пленении Ковчега. Описание события заключается словами: «Отошла слава от Израиля, ибо взят ковчег Божий» (1Цар. 4:22).

Святитель Димитрий Ростовский, упоминая об этом эпизоде в житии пророка Самуила, делает вывод: «Так как Бог был разгневан, то не оказала помощи святыня, ибо куда приходит наказание Божие, там оно не щадит и самой святыни»[4]. Мысль о том, что в Своем попущении Господь не щадит и самих святынь, проходит красной нитью через всю историю избранного народа.

Несомненно, что гнев Божий коснулся и русского народа, и это ясно проявилось в то время, когда безбожной властью стало массово изыматься и попираться церковное имущество. Подобно древним израильтянам, русский народ был лишен храмов и святынь и оставлен до времени у «рек вавилонских» (Пс. 136).

Другая аналогия с ветхозаветными временами, как представляется, во многом уже показывает ревностный, исповеднический характер служителей Господних. Это история борьбы мучеников Маккавейских, пострадавших в 166 году до Р.Х. во время гонений сирийского царя Антиоха IV Епифана. Для нас примечательно, что Маттафия с сыновьями и братья Маккавеи выступили не только за политическую свободу народа, но прежде всего против попрания закона Божия и осквернения своих святынь:

 «И сказал Иуда (Маккавей): опояшьтесь и будьте мужественны и готовы к утру сразиться с этими язычниками, которые собрались против нас, чтобы погубить нас и святыню нашу. Ибо лучше нам умереть в сражении, нежели видеть бедствия нашего народа и святыни» (1Макк. 3:58,59).

В 2-й книге Маккавейской (6,7 главы) впервые в Писании встречаются выражения «пошел на мучение», «принял мучение» — считается, что страдания и убиение за веру мучеников Маккавейских стали образом страданий мучеников новозаветных. Так, святитель Григорий Богослов в похвальном слове мученикам Маккавеям говорит, что все ветхозаветные праведники достигали совершенства не иначе, как через веру во Христа: «…Ибо есть некое мистическое и сокровенное учение, согласно которому никто из достигавших совершенства прежде пришествия Христа не мог достичь этого без веры во Христа»[5]. Святитель Григорий заключает, что мученичество не есть лишь пример героизма отдельного человека или группы лиц; оно может быть вдохновляющим, очистительным и спасительным для целого народа: «Их [Маккавеев] терпению дивилась вся Иудея; она радовалась и торжествовала, как будто бы сама была тогда увенчана… Участь всего еврейского рода зависела от подвига Маккавеев и находилась как бы на острие меча».

Не можем не видеть здесь аналогии с подвигов многих пострадавших в период начала гонений на Церковь: подвигом новомучеников укрепилась вера всего народа, сохранилась, хотя и умаленная, церковная жизнь.

Отметим также одно замечательное совпадение по датам. Февральская революция произошла 2/15 марта 1917 года; в этот же день в Коломенском случилось явление Державной иконы Божией Матери. И в тот же календарный день, 15 марта, но пять лет спустя, случилось выступление в Шуе, которое во многом было обусловлено защитой Шуйской-Смоленской иконы Богородицы. Отречение императора Николая II от российского престола многие воспринимали, в том числе, и как отречение значительной части народа и т.н. «прогрессивных сил» от примата царской власти, ее священности и незыблемости. Можно сказать, что был сделан некий исторический, сакральный выбор против многовековой традиции русской государственности.

Подобно этому, можем представить частную версию прочтения событий 1922 года. Тогда на уровне официальной власти также был сделан некий исторический выбор — в пользу отречения государства от Церкви. Православная Церковь — как институт, как воплощение веры и вообще всей русской тысячелетней традиции — получила статус гонимой, отверженной, «отреченной» (если не сказать, «обреченной»). Начало кампании по изъятию церковных ценностей, так сказать, отметило первую «пятилетку» советской власти.

И в заключение можем выделить одну небольшую, но яркую деталь событий в Шуе в марте 1922 года. Во время противостояния собравшегося народа и красноармейцев у Воскресенского собора десять мальчиков-школьников проникли на соборную колокольню и ударили в набат, который продолжался около часа, пока по колокольне не стали стрелять из пулеметов. Можно представить этот набат призывом к делу исповедничеству, сигналом к иному, гонимому бытию Русской Церкви.

 

[1] По словам преп. Иоанна Дамаскина.

[2] Дамаскин (Орловский), игум. Мученики Шуйские: Священномученики Павел, Иоанн и мирянин Петр. / Исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2. – Тверь, 1996. С. 37-53.

[3] Из выступления Святейшего Патриарха Тихона со свидетельскими показаниями на процессе «московских церковников» по делу об изъятии церковных ценностей (1922 г.) // Цит. по: Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 гг. / Сост. М.Е.Губонин. – М., 1994. С. 200-203, 204.

[4] Димитрий Ростовский, свт. Житие святого пророка Самуила (Память 20 августа). // Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святого Димитрия Ростовского. 12 книг. – М., 2010.

[5] Григорий Богослов, свт. На память святых мучеников Маккавеев. Слово 16. / Творения: в 2 томах. – М.:, 2007.